2009 №11

***

Слепая память может наугад

Во тьме найти событие любое...

Она всегда встречается с тобою,

И этим встречам я уже не рад.



Любую руку взять из темноты

Способна память, или это случай

Неотвратимый? Или рядом ты?

А я не слеп. И ты меня не мучай.



Я вижу все: и руки, и черты

Невинные, и день далекий, летний,

В немой мольбе распахнутые рты

Тюльпанов красных — ибо день последний,



Когда мы вместе: я и ты,

День долгий, самый долгий в череде дней...

Царская ночь

Когда июльской ночью от пруда

Туман восходит на ступени храма,

Ступени исчезают. И тогда

Сквозь них и стены — горделиво, прямо,

Не как цари, но выше, чем цари, —

Как покаравший и царя, и свиту —

Проходит Ермаков и до зари

(До петухов) несет свою планиду.



Храм на крови. Но сразу смыта кровь.

Подвал открыт, закрыт, разбиты стены,

Ктрпич стал пылью, атомом — и вновь

Стал кирпичом, гранитом. И подмены

Не различить: все возрожденья для

И покаянья для... Да жаль немножко,

Что по Земле развеяна земля,

В которой кровь, платочек и сережка...



Он хочет видеть место, где они...

И для него возведены ступени,

И он восходит: китель, хром, ремни —

И созерцает рухнувшие тени.

Он вновь причастен к высшему суду,

Он снова щурит аспидные очи,

И он согласен корчиться в аду

На вертеле до новой царской ночи.

Берлога

Я был на станции Берлога.

Медведь? А нету там его.

Домишки... Два-один? Да много!..

Домов там нет ни одного.



А были, были... С косогора

Сойти к речушке Талый ключ,

Остановиться — и для взора

Предстанет камень бел-горюч.



Не зря, не зря он звонче стали,

Белее белого письма.

Нельзя, нельзя, чтоб зарастали

Жизнезаветные дома.



Звенит песок, читает ливень:

Их нет, их нет, беда, беда.

И я наивен, да, наивен,

Что люди явятся сюда.



Времен грядущих мановенья

Не радостедаримы ли?..

А всякий след исчезновенья —

Печаль Земли.

***

Уж я-то Исеть не обижу:

Иду от нее за версту,

А знаю, как только увижу —

Так встану, замру на мосту:



Вот редкое серебро рыбок,

Вот частое злато в песке.

И пару оставлю улыбок,

И дальше пойду налегке.



Мне город не давит на плечи —

А город высок и велик.

Прощай, дорогая, до встречи,

Да не замутится твой лик.

***

В краю, где юные вулканы

Пускают в небо дым земной,

Где в берег воды океана

Толкутся белою волной,



Там буйной зеленью лагуны

Окружены,

Там люди — юны,

Они беспечны и нежны.



А мы задумчивы и строги,

Над нами марево небес,

Полузабытые дороги

Уводят в позабытый лес,



Поля присыпаны порошей...

О, время, время-решето...

Но муку памяти о прошлом

Не променяю ни на что.

Нота

Звуки саксофона и тромбона,

Музыка, прекрасная до грез.

Светофор был красный, как зеленый.

И душа всплыла из-под колес.



Распрямилось, вытянулось тело,

Отрешаясь от земных забот,

И безмолвно, истово запело

Самую последнюю из нот.



Вот уже в костюме в черном, в гриме,

И цветы, и на руках несут,

Тело держит ноту — и не снимет:

Вечное несет на вечный суд.



Потому так тихо и так жутко,

Потому так слышно дрожь осин.

Потому что нету промежутка...

И сказал оставленный им сын,



Сын его, совсем еще ребенок,

Так сказал, святая простота:

“Звуки саксофона и тромбона

Он любил...” Он с ними навсегда.

Горбун

Он отыскал на речке прорубь,

Душа давила, как металл.

И вдруг услышал: “Рано, голубь,

Еще не все ты испытал”.



А — никого. Мороз по коже.

Снежинки тают на воде.

Что там, что здесь — одно и то же:

Он одинешенек везде.



Приладил губы к сигарете,

Поднял со снега пальтецо.

А может, есть еще на свете

Одно родимое лицо?



А может, умирать не в пору?..

Поправил душу на горбу —

И по снежку, по косогору

Пошел допытывать судьбу.

Уголь

Пока я в полумраке ем жаркое,

В котором сразу ужин и обед,

Они молчат про всякое такое,

Что составляет суть житейских бед.



Все мужики, в молчании матеры,

Полгода копят матерную смесь.

Вот я доем, и низенький который,

Случайно спросит: “Что там уголь, есть?”



...И мы выходим. Небо в первых звездах,

Под первым снегом мир утратил вес.

И черный уголь нужен им, как воздух.

Спасет их даже небольшой разрез.



Не загудят, но тоже будут сыты.

Пока что к ним судьба слаба, как плеть.

Считать засяду: где их антрациты?

И даже сну меня не одолеть.

***

Когда иду тропой неровной,

В тайге пробитой кое-как,

Я землю чувствую огромной,

Не потому что труден шаг,



Но с высоты лесного кряжа

В какие ни взгляну края,

Я вижу, что земля — как чаша

И с небом сходятся края.



И я, хранители, велю вам:

Не вейтесь у моей главы,

Никто меня не тронет клювом,

Никто не сгубит из травы.



Пой, небо, облачным раздувом,

Вей, ветер, плеврою листвы.

***

Река Турья течет привольно:

Забыла боль, забыла страх.

А было больно, очень больно.

Я был на плоских берегах.



Их трижды выровняла драга,

Когда приданое брала.

Река когда-то умерла.

Но есть живительная влага.



Она спускается с небес

Во все подземные палаты.

И в пойме вырос новый лес,

И у реки изрядно злата.



А драги ржа на берегу

Лежит, готовая в мартены...

Пускай не трогает реку.

Турья бесценна.