2009 №6

Баллада осенней воды

Любе

Пыльца касаний, маков цвет грехов

да россыпь комплиментов — весь улов,

кипенье приворотного отвара

_____кровей ли, рыб.

Дремучего желания изгиб

_____высокопарный.

Так был ли мальчик? Есть ли что-то вне

простынных путешествий при луне

и робкого, необжитого счастья?

_____Вольготна сеть.

Но дело рыбака — в другом: успеть,

_____хотя б отчасти,

наполнить человеческую ночь

иной водой — да будет так! Помочь

одушевить — взахлеб и наудачу —

_____все то, что нам

отпущено до имени и там,

_____в зрачке, маячит.

Вот и ответ. Вернее путь. Верней

смирение для губ. Не лицедей,

не циник словеса те произносит,

_____но лишь — чудак,

которому мир узок, а чердак

_____снимает осень.

И если откровенность — через край,

как просто молвить: “Втуне пострадай”. —

Уж было, милая!.. Играет в прятки

_____снег ноября.

В лице напротив видим тень себя —

_____и то понятно,

наличной правотой — не пренебречь.

Просеивается рябая речь

любви — сквозь сито звезд. А на востоке

_____уже светло,

и день глядит сквозь зимнее стекло,

_____тысячеокий.

***

Армейский госпиталь. Конверт

у койко-места.

Мать пишет, мол, рассохлась дверь

и ждет невеста.

А здесь родное дембелье —

идут по двое,

с боков. Задело, знать, былье

за ретивое.

Сестричку просят выйти вон,

уже приплыли,

теперь начнется перезвон

без шума с пылью.

Да что ж так ухает в груди,

совсем не срок мне

сейчас сопливиться, поди,

и голос дрогнет.

Рябина жжется за окном,

зарянка трелит

о том, как жизнь полна, о том

как жизнь бесцельна,

о том, что будь всегда готов,

как пионеры,

крутить с изменницей любовь

превыше меры,

а завтра — лету — со ствола,

из госпитальной

палаты. Смерть с тобой была

всегда, с начала.

Служивые — святая рать —

по фене свищут.

Зарянка спела. Продолжать

тебе, дружище.

***

Памятью, календарем, рекой —

к черту все аллегории! Разве

секунда-оса деталью любой

исподволь жалит, да так что сразу

чуешь, кто кого. В лужу-вчера

впадает весь океан грядущего,

сколько его там? — Всегда пора

прятать голову в этой гуще,

блюсти хрусталь в царстве ваты — за

слоем скепсиса пополам с уловкой

зануды-режима. Но хватишься —

один в поколении — в дырявой лодке —

с такелажем родных морщин

мыкателем, галерником горя

ловишь в баланде опыт, чин,

занавес. Или за этим флером

знать, что отпущенное ценно самим

сплавом дури, восторга, боли...

Робкой нежности горьковатый дым

пену смахивает поневоле,

и задыхаешься — как богат! —

сущим листом, а не оглавлением —

куцым сальдо заслуг и дат,

отпрыском себялюбивой лени.

Не молодечество, не испуг —

балласт ярлыков оставь, входящий

в заводи человечьих рук,

в бурелом человечьей чащи.

Памяти Осипа Мандельштама

И своими косыми подошвами

Луч стоит на сетчатке моей...

...то ли тень, то ли дом. Переливами пыли

под лучами искрился пролом —

так, что в ребрах каркаса дрожали и плыли

отпечатки беззвучных времен.

Груды щебня и тряпок пестрели, и ямы

оттеняли свою глубину,

штукатуркой одетые стены упрямо

с неизбежным играли в войну.

Белизна потолка в желтоватых разводах —

не то след от потеков, не то

полустертые фрески в любую погоду

осеняли камней решето...

И ничто не колеблет картины.

На замерзших губах декабря

мат и лай просклоняют нескладное имя...

— Жалко? — Сволочи? — Зря?

— Даже верное эхо не знает дороги

к тем местам, где я ныне стою,

только память и луч все подходят к порогу

и стучатся в страницу мою!

***

Я купил пять цветов,

хризантем,

заплатил пять камней,

а затем

над вечерней рекой,

у перил,

первым встречным букет

раздарил.

Улыбнулись мне пять

человек,

я вернулся к себе

на ночлег —

чтобы выйти с утра

поскорей

собирать у реки

пять камней.