2010 №6

Ящик

Панорама такая же, как и все остальные до этого.

Что ты видишь вокруг, кроме нашего чёрного ящика?

А тому, кто с лопатой, наверное, хочется светлого...

Или тёмного пива, но главное, чтоб настоящего.

Ты подай ему знак — постучи, может, он остановится,

Потому что вдоль корпуса вроде как шрамы и трещины...

“Тише едешь”, — скажи ему (может, он любит пословицы?),

Подмигни слегка (вдруг ему нравятся женщины?).

Не мигай! Он не видит тебя из-за ящика.

Ты хоть что-нибудь помнишь из нашего славного прошлого?

Помнишь, ты месяцами гостила у Кащенко?

Помнишь, ты себя мнила брезентовой лошадью?

Я когда в Детском мире покупал тебе белые тапочки —

На витрине увидел большого пушистого слоника...

Думал, это отец! Говорю ему: “Па-а-апочка! Папочка!”

Оказалось, что это жена пожилого полковника.

Ты такая красивая! Это всё под влиянием ящика.

Ну, а я от природы был крайне красив и до этого...

Ты такая родная, такая до боли пьянящая,

Что тому, кто с лопатой, уже и не хочется светлого.

Звенья одной цепи

Ночь предстоит ужасная. Каждый час

Будет ознаменован глобальным злом.

Взглядом упершись в стену, поймешь, что глаз

Может по совместительству быть сверлом.

Если же глаза два?, то один — закрой...

Этот нюанс поможет масштабы зла

Подсократить слегка. И пойми, герой,

Искренность никого ещё не спасла.

Так что отринь сомнения — смело ври,

Если тебе придётся ответить на...

Или молчи. А лучше ползи к двери,

Глазом прилипни к скважине. Пусть она

Выдаст фундаментальность за шапито,

Раз уж глазок забился пучком ресниц.

Всё! Ты теперь никто! И поверь, никто,

Всякая доброта не имеет лиц.

Так что вживайся в образ полпреда зла.

Клин, как известно, клином, но ё-моё,

Если уж паранойя тебя нашла —

Лучше бы снова спрятаться от неё.

Солнце за неуплату отключит свет

Завтра. А послеза... — телефон и газ.

Спросят: “Хотите выпить?” А ты в ответ:

“Очень хочу, но лучше бы не сейчас”.

В общем-то, так бывает, но до поры.

После поры не бойся и смело пей.

Псы паранойи выйдут из конуры

В статусе слабых звеньев своих цепей.

Потолок свободы

Бутылку водки, глобус и щенка!

Всё это как бы даже априори.

Ты вся живёшь в бездонном типа море,

А я на мелководье весь пока

Живу вблизи бескрайне крайних мер...

Par excellence в последние, блин, годы.

Гротескный потолок моей свободы

Вполне стабильно портит интерьер.

Пусть я погряз в риторике — прости

За пафос и упадок интеллекта,

Но все герои первого проспекта

Сбиваются с последнего пути.

Пойми, я необузданно тону!

Но ты глагол “тону” поймёшь едва ли...

Чешуйчатая, мне не до морали,

Ведь натурально счастье на кону.

Уж близится финальная строка,

А мы зачем-то ходим сути мимо.

Скажи мне, рыбка, что невыполнимо?

Бутылку водки, глобус и щенка!

Гемостаз

Гекатомба идей. Ты стрелял холостыми словами.

Ты стрелял наугад. Ты стрелял, не умея стрелять.

Ты расстреливал тьму. Ты гордился рубцами и швами.

По стобалльной шкале ты стрелял, как учили, — на пять.

Так летели во тьму оправдания собственным фразам,

Так летели во тьму сочетания скомканных букв...

А потом — тишина. Тишина, оглушившая разом,

Потому что лишь в ней проявляется загнанный стук.

Это было давно. Ты, когда-то гордившийся швами,

Стал дилогию звать не основой, но близко к тому...

Ты расстреливал тьму, ты стрелял холостыми словами,

Но сейчас ты во тьме, а другие стреляют во тьму.

Это было вчера. А сейчас — дым похож на туманы.

И туманы висят в сочетании стреляных фраз.

И сбываются сны, и вино заполняет стаканы...

Потому что теперь алкоголь для тебя — гемостаз.

Конопляное поле

Октябрята жгли костры

в поле.

Им в глаза летел дымок

едкий.

Не учили октябрят

в школе,

Что нельзя играть с огнём

деткам.

Поле было коноплёй

крыто.

Надышались пацаны

гари

И домой пошли с таким

видом,

Что улыбки были в пол-

хари.

Пропесочат октябрят

в школе,

Но мальчишек не смутить

этим,

Потому что конопля

в поле,

Потому что хорошо

детям!

Гореть за секунду до дна

Развалились колонны громоздкого лунного света,

Время суток зарылось в холодный январский песок,

И о щит в небесах, разбиваясь, грохочет монета

Или мяч баскетбольный, но вышел неточным бросок.

Эти игры в ночи допингуют похлеще морфина,

И коэф у букмекеров плавно стремится к нулю.

Волейбольная сетка в глазах — это тьмы паутина...

В ней Большая Медведица свет направляет в петлю.

Кто тайм-ауты брал на последней секунде финала,

Тот поймёт, что такое “гореть за секунду до дна”,

Или даже парить, но не чувствовать ценность металла,

Раз медаль с позолотой победе над миром равна.

Не такую медаль лунный свет заворачивал в тени!

От медалей таких на груди вырастает дыра —

Больше пользы теперь от излишне раздутых сомнений,

Чем от веры железной и мыслей о том, что пора.

Снова лента медальная стала удавом на шее...

Это камень, влекущий ко дну с параллельного дна.

Это те, кто, “гореть за секунду до дна” не умея,

Практикуют распад. В ряд. Теория вряд ли нужна.

Татами

И шли пилоты косолапо

По рёбрам трапа. Рёбер хватит.

И ржавый ветер в три этапа

Сдул с чьей-то треуголки катет.

И мы тогда ушли от борта

При “От винта!”. А что в итоге?

Ты помнишь, да? Какого чёрта...

Воспоминания о Боге.

Мы прошлой ночью на татами

Лежали, как шприцы в подъезде,

И плыли судьи между нами

В рубашках из верблюжьей шерсти.

Спал на трибунах редкий зритель,

Чтоб мы под кимоно надели...

Я Чёрный Плащ! Ты — белый китель

Поверх фланелевой шинели.

А что теперь? По ржавым нотам

Читать коррозию металла

И ровно за вторым пилотом

Лететь внизу куда попало.

Кубизмом полнится округа,

Но мы найдём себя местами...

И снова друг напротив друга

Уснём на гробовом татами.

На перепутье

Колёсный бой застрял на перепутье,

Посаженный на рельсовую нить,

И свечи в запылённом перламутре

Коптили, как не принято коптить.

Заплесневела белая “просвира”

Внутри купе, где мимо кадыка

Мелькали тени русского ампира —

Клинок и рукоятка от клинка.

Похоже, станционная парковка

Отложена, но это не в упрёк

Тогда, когда впивается верёвка

Узлом в залитый светом потолок.

Колёсный бой застрял на перепутье,

И оборвалась рельсовая нить,

Чтоб свечи в запылённом перламутре

Коптили, как положено коптить.

Сухой остаток

Этот сухой остаток — вода во рту.

В лёгких вода, и не хочется видеть рыб.

Взлёт в глубину, а хотели взять высоту...

Веришь, не в этом дело, что ты погиб.

Веришь, не в этом дело, что мы на дне.

Веришь, не в этом дело, что здесь вода.

Ты пузырями из лёгких ответишь мне,

Спросишь: “Зачем мы приплыли с тобой сюда?”

Спросишь: “Зачем мы приплыли с тобой на дно?”

Спросишь: “Зачем мы играли в воде с огнём?”

Думаю, нам остаётся теперь одно —

В ил зарываться и верить, что выход в нём.

Выход на дне. Я уверен, что мы найдём

Все косяки. С косяком да в дверной проём.

Спросишь: “Найдём, ну и что? Ну и что потом?”

Может, ещё один грёбаный водоём...

Замкнутый круг! Понимаешь? Кругом вода!

Здесь хорошо, потому что вода — не яд.

Здесь паранойя и полный набор вреда?...

Волны за нами плывут (иногда следят).

Слушай, а как ты думаешь: я поги?б?

В мутной воде? Как обидно! Нырнул не в ту.

В лёгких вода, и не хочется видеть рыб

(Это сухой остаток). Вода во рту.

Причинно-следственные связи

Он заглянул в клиническую тьму

И сам себе сказал: “Пора! А то...

Забытый Богом край. Тут никому

Не выйти за пределы шапито —

Скорее уж сопьёшься от тоски,

Чем от чего-то кроме. Дело в том,

Что все нарзаны и ессентуки

Не склонны к диалогу с животом.

Вес наберёшь быстрее, чем висты,

Как будто бы поэзией оброс,

Но кажется, что ты уже не ты,

И печень прогнозирует цирроз.

И недовольно щурятся врачи,

Фиксируя ржавеющим пером:

Симптомы, комплектацию мочи,

Слова “болит”, “болид” и “автопром” “.

На кураже за каждой запятой

Порядок слов берёт на абордаж

Порядок мыслей. Не спеши, постой,

Помедленнее, доктор, сбрось кураж!

И в паспорте, что напрягает, нет

Ни имени, ни города, ни дат...

Лишь бабушка расскажет тет-а-тет:

“Кровь — голубая, паспорт — самиздат”.