2012 №3

***

Оглушительны — шепот и стон,
Крик не слышен, и слепы огни.
Сквозь удушливый обморок-сон
К тишине закордонной прильни…

Выдран с кровью из сердца Восток,
Испарились — нет более слез,
И по жилам струится песок —
Это все! Передоз! Передоз!

Беспосадочно души взвились,
Та — снегирь, эта — злая оса…
Уложили затылками вниз:
Пусть вольются в глаза небеса.

***

Наш дом, где разрываются сердца,
Опасен был и вечером в июле,
Чуть бигуди, блестящие, как пули,
Завертят больно кончики лица.

И салом пальцев карточный атлас
Хлестнет по подоконнику заката:
Хотя и не точна аптечно дата,
Мы знали, кто — вперед оставит нас.

Прощай, исчервоточенный буфет,
Где тишина и паника — соседи,
И отражают недра горький свет
Горением сребра и дымом меди.

Прощай, усталый маятник-снаряд,
Забивший тьму гвоздями перемены,
И ты, златой растительный накат,
Украсивший еще сырые стены.

Прощайте, духи левого крыла!
Мы больше не нуждаемся в ответах...
Ужели нас нелегкая взяла,
Рыданием безверия отпетых?..

***

Точно птичье перо —
разновесами воздуха в качку —
Исчезающий день
направляется к центру Земли,
И украдкой закат,
означающий света заначку,
Все набитые смыслами
топит мои корабли.
Неживая вода
отменяет и молнию славы,
Полыхнувшей в глаза
с улетающей спицы креста…
Но подснежную мглу
шевелят воскресения травы,
И прозрение — там,
где восходит царить слепота.

***

Все разъехались в день похорон,
И внезапно один я остался:
Дом отцовский меня разлюбил.

***

Меры страданию нет:
Боль на Земле неделима…
Умирая, просилась домой.

***

Огонек на крыле самолета
Показался луной:
Через двадцать минут — на посадку.

***

Век наш краток и жесток,
Но покуда он — снаружи,
Поживи еще чуток
Вдалеке тревог и стужи.

Я тебе куплю билет,
Лишь рассвет засеребрится.
Не перечь — причины нет
На ночь глядя торопиться,
В спешке вещи выбирать
Из комода в чемоданы —
Что за стих? Постой, присядь.
Обождут чужие страны.

Сяду рядом на матрас,
Обниму тебя за плечи.
Будь щедра на этот раз —
Подари мне долгий вечер,

Задержись еще на час,
На день, на год, понемногу.
Не спеши, душа, в дорогу,
Погости, побудь у нас,

Где на кухне тишина
С паутинкою летает
И у темного окна
В занавесках свет не тает,

Где волной идущий прах
В дорогом невнятен теле,
Потому что — еле-еле,
На заботливых парах,

Потому что во вселенной
Все от капелек и крох
Живо в вечности мгновенной…
Потому что видит Бог.

На выход в свет книги Романа Тягунова
“Библиотека имени меня”



Последний путь — не худший вариант.

Р. Тягунов



Во власти зрения и слуха,
Я помню все, что ты забыл
В эпоху истребленья духа
И расточенья слабых сил.

Земле претит стоячий катет,
За вдохновенье мстит она.
За слово точное не платит
Трудов тяжелых тишина.

Скажу и слова не нарушу:
Не гуще крови наш талант,
Последний путь — всегда наружу,
Он — вообще не вариант.

Но ты есть ты — на черной тяге
Предательских и подлых лет
Сорвался кляксою с бумаги
Во внешний вешний вечный свет

И возле беговой дорожки
Разлегся на моем столе —
С вьетнамской маркой на обложке
И в ламинате, как в стекле.

***

Из-за небесного угла,
С высот морозного разгона,
Как в крышу ведьмина метла
Броском сухого недозвона,
Сквозь пеших улиц пустоту
И стекла окон притворенных,
На молотьбу и маету
Судеб, не загодя решенных,
На тень и свет, на все подряд —
На жар движения преложный,
Кристальный, мутный, невозможный,
По городу ударил град —
И за минуту весь растаял.

***

В подножье ночи со свету скользя,
Земные луны скоры и упруги…
Но отчего-то, братия и други,
Не верится, что вспять уже нельзя
И нет пути в теней подсенный ход
Из улицы на белый берег моря,
Хотя бы молча или только вторя
Всему, что умирающий народ
Поет и говорит, в прилежном хлопке
Сосредоточив прямо на себе
Божественное, забранное в скобки
Неподлежанье сказанной судьбе.
Не верится, что век необратим,
А верится, что все еще возможно —
Войти во двор, ступая осторожно,
И разглядеть над кровлей зимний дым.

Поминок предку

В предпоследнее мгновенье
Внял и понял наконец:
Не потерю — обретенье
Уготовил нам Отец.
Внял и понял, что немало
Пожил, отдал, накопил, —
Ровно времени достало,
Точно выхватило сил.
Все внизу отдав недаром,
Не по лесенке же влез
В разлинованную паром
Даль безбашенных небес,
Улетел себе с разбегу,
Весь дыхание и свет,
В нескончаемую негу,
Где ни дней уже, ни лет.
И в надводно-синем поле
Чайка трогает крылом,
И душа по Божьей воле
Обретает все во всем…

***

Утраты ощутимее с утра —
Как часовая медленная мина:
Проснешься вдруг, а в ощупи дыра,
И нет в груди ни кофе, ни жасмина.
И теплится, но тает от тепла
Височный счет оставшихся мгновений,
И той любви, что сердце завела,
Давно не стало: смена поколений.
Часы, спеша, с пяти летят на шесть.
Но слышен шепот, все еще на месте
Пионы в вазе, сна благая весть…
Целую плечи радостной невесте…
Под вечер жизни утро мудреней,
Белее паруса в тумане моря,
И мы идем, полуденные, с ней,
С красавицей моей, не зная горя.

***

Вдыхая этот мир, как пить дать поперхнешься
Каким-нибудь узлом, какой-нибудь трубой…
Но, свесившись из туч, потом еще вернешься —
На взгляд, а не на миг. Взъерошенный, любой.
Вдыхая этот мир, нельзя не ошибиться —
Мне кто-то говорил, что мир нельзя вдохнуть.
А выдохнуть? Читал “Ворона и лисица”?
Вот в этом-то и соль, вот в этом-то и суть.
А вытянуть? А взять? А выявить во мраке?
Явиться, заорав, из темы бытия…
Из тьмы? Небытия? Да враки эти раки!
Вдыхая этот мир — попятиться нельзя!
Вдыхая этот мир естественно, без спросу,
Нет времени судить, портьеру теребя,
А только взять разбег по вешнему откосу —
И выдохнуть любя. И выдохнуть любя.

Чайка

В высокой прохладе надмирной дороги,
Поджав перепончато-алые ноги
И в ночь отметелив летающий лед,
Сестра моя Чайка по небу идет…

Сестра моя Чайка, без нижнего толка
Забывшая землю во сне богомолка,
На воздухе лежа, уже не спешит
Высматривать, кто там в воде мельтешит.

Не мечется страстно и не выбирает —
Сестра моя Чайка, живя, умирает
И даже, возможно, к нечаянью зла,
Жива — потому что уже умерла.

***

Мы с тобою наверное братья по крови
В этой нашей извечно вечерней поре,
Вдоль речного пути колоколец коровий,
Промывающий слух деревенской дыре.

Как бы ты ни качал языком величаво —
Страшновато представить в излучине лет,
Из какого кривого, помятого сплава
Мы с тобою случайно явились на свет.

Нас мотает свирепой эпохи походка
И бесцельных ударов уродливый счет,
Навсегда под ногами затоплена лодка,
И по стрежню подвыпивший жихарь плывет.

Медяки обреченные в рваном кармане,
Мы идем и гудим, а когда упадем —
Растворимся в болоте и, видимо, станем…
Паром, что ли… А чем же еще? Серебром?