2013 №7

Утробное

Родовые пути нехожены,
Ибо прибыл иным путём.
Что тебе, моему белокожему,
Твердь земная и чернозём.

Любимый мой, мы запускали рыб в открытый космос матки, мы гадали:
Жива ли рыба, если да — то даст ли
Знать о себе.
Любимый мой, когда одна из рыб вдруг космос предпочла всем океанам,
Мы всё боялись: радоваться рано,
Штилили, чтоб не расплескать морей.
И вот сейчас: где рыбий дом был — рана
(Врач говорит, на сорок с чем-то дней,
Но мы-то знаем: ни рубцу, ни шраму, ни прочей плоти не бывать на ней).


***

Змеи меняют кожи, олени — рога,
Мы же в утробах сбрасываем хвосты.
Как мне жилось в океане кромешном, пока
Я был зверёнком: из тех, что ни дочь, ни сын?

Как мне жилось в вечном плаванье до поры,
Где не делилось на части: она и я,
Где оставалось быть лучшим из мира рыб,
Где быть не рыбой было совсем нельзя?

Люди летят на юг, ставят будильник на шесть.
Кто-то живет по солнцу, а мне в любом
Времени светит мгла, ибо в мире есть
Бог (я уверен) — с огромным как мир животом.

Сон

1

Не от наговора, не от укуса,
Не из бедренной кости, не из ребра,
Не в комариных краях тунгусских —
И не тигренка, и не орла…
Сын, родовые дороги узки,
Скользки и темны (светлее — мгла),
Ткани тягучи и тёмны, а кости хрустки —
Так я тебя родила.

2

Так по волнам четырех океанов,
Пьяных и пахнущих раем, ты
Не выплывал, а, взвинтившись рьяно,
Стал моей осью. Ломал хребты
Мне и себе, позвонки, как мехи,
Вдаль разводил.
Не жалея, лил
Воды мои. И мелели реки
Вен на исходе сил.


Пробуждение

1

Сын, это боли, любви ли сгустки,
Явь или сон (мы же вместе спим).
Сын, родовые дороги узки.
И не вернуться по ним.

2

Спи — забывай, что снилось тебе в утробе…
Пусть все стирается: рыбий хвост, белой смазки слой.
Пусть вспоминаются славный разбойник Робин
И океан голубой.
Спи — забывай, как сжимало тебя не в шахте
И не в норе, а промеж костей
Матери, первой женщины. И ужасней —
Женщины верной. Не верь и ей:
Скажет, что было легко и не было страшно,
Скажет, что были ноши и тяжелей.
Скажет — уснёт — и забудет. А в каждой чаше
Тёплой, набухшей течёт елей.
Спи-засыпай — и пей…

3

Я всё еще беременна тобой,
И я уже не родоразрешима.
Во мне любовь — строжайшего режима
(Без права на обед или отбой).
Я навсегда беременна тобой.

***

Город гружён кирпичом — оттого и угрюм:
Окна нахмурены, небо шипит без конца.
Да, и ещё: за усталым, но правым плечом
Маленький Мук поминает святого отца.

Сколько архангелов было? А было как мух:
Лёгких, безликих, крылатых, жужжащих в ночи.
Здесь же заплечный и Маленький Мук
Город хранит — и от страха кричит и кричит.

Город затоптан ножонками маленьких мук,
Город поник: пневмония, боязнь темноты.
Только бы выстоял маленький Маленький Мук
Под артобстрелом кромешной (как смог) пустоты.


***

Всё лечится покоем и питьём —
От беспокойства буйного до жажды.
Для тех, кто глух, я повторяю дважды:

Всё лечится покоем и питьём,
Всё лечится покоем и питьём.

И всё уходит вдаль — в дверной проём:
Бульон из чашек, сон, в котором каждый
Спокоен, будто бы отважно
Ушедший навсегда в дверной проём.

Всё лечится покоем и питьём.
Так говорят врачи. Так лечит мама.
И всё проходит, кроме стойких самых
Болезней: страсть к пустыне, гулкий дом…


***

Дни недели страшнее, чем дни вне недель, потому
Что способствуют счёту пропущенных жизней. Повесь
Календарь над столом. Чтоб, как есть, одному
Выковыривать дыры. И петь эту скорбную песнь:

Синкопировать ритм (нота с точкой и пауза — без),
В рифмы вписывать Рим — как одно из чудес,
Возвеличивать дом, прятать дыры… Но дом —
Календарь над столом.

***

А ныне и ангелы перепончатокрылы — с того ль,
Что перья не выбелят даже химчистки на небе.
В них тяжесть впиталась, как жёлтая едкая соль
Въедается в замшу сапог.
Мы нелепы —
Ведь не научились летать и не чувствовать ног.


***

Но слово непечатно — потому что
Чувство до сих пор невоплотимо.
Иное дело — чудо во плоти: во
Рту, в ладонях, в воздухе, в глазах.

Меня учили: так проходит страх
Пред счастьем — две таблетки валерьяны,
Две ложки коньяка на полстакана
Чифиря, позабыв почти:

Мы не боялись счастья во плоти.
И вот теперь — прости, но думать рано
О том, что это — кара или манна,
Что впереди — депо или пути.
Но мне тебя уже не оплатить.


***

Лампа глазаста настолько, что зрением делится.
Экая, право, безделица — верить приметам
И не бояться ни солнца, ни тусклого света,
А в темноте замирать. Сумасбродит метелица,
Песни поёт умирающим мартовским меццо
(Все о несчастной судьбе да несбыточных снах)
И обрекает соседством не спиться, а спеться
Дворника в ватных штанах…


***

Здесь холод такой, что пора запасаться солнцем,
Хранит его в банках, покрытых блестящим снегом.
Еще — изменять А. Попову с радистом Морзе —
Лупить батареи, как можно бы — человека,
Чтоб только сигнал долетел до богов всевышних,
Чтоб твой штрих-пунктир был воспринят как руководство,
Чтоб кто-нибудь выше (не против, чтоб кто-то ниже)
Твой дом окрестил на вечное теплородство.
Но я — раз-два-три — закружилась в твоем морозе,
Но я — модерато — запуталась в этих темпах.
Опять в батареях посланье на азбуке Морзе,
А я не умею читать…