2014 №4

Дочки-матери

1

Девочка смотрит в окно,
очень внимательно смотрит.
Нет ничего,
кроме вагона во тьме.
Электропоезд движется
в сказочный город Лобня.
Мама зевает в раме,
в самой её глубине.

2

Сколько бы ни было, она та же девочка:
первый бант — белый-белый,
первый поцелуй — смятый и скомканный.

Старая, брошенная и некрасивая,
она катит в своё Лианозово.

Повеситься-повеситься-повеситься.
Дура-дура…


***

Люди в метро страшны —
вот тебе ад земной,
перемещенье тел,
лучше молчи со мной.
Ртов шевеленье и
белый подземный свет…

Что-нибудь о любви.
Голоса нет.
Casablanka

Louis, I think this is the beginning
of a beautiful friendship.
Riсk

Ангела в спутники,
милый мой ангел,
здесь и расстанемся мы.
С детства любил я
киношные трюки —
кадр, и прощай до весны,

или в туман уходящие двое,
титры, открытый финал…

Я навсегда попрощался с тобою
(чтобы ты знал).


***

Не жалобы рифмованные и
не сальное исчадье пубертата —
решил и переехал в тридцать три
туда, где в двадцать жить хотел когда-то.

Над Яузой загаженной бродить,
плевать с моста в заплёванные воды,
внимательно искать и находить
повсюду подтверждение свободы
выбора и верности его.

Полгода наслаждаться миром этим,
по осени опять увидеть дно.
Замыслить новый переезд, за этим
ещё один, уснуть у фонаря
на южной оконечности Европы.

Луна рисует контур корабля.
Завидна эта биография и география
прилив лобзает стопы.


***

Чем же питаешься, муза, каким непотребством и дрянью,
стыдно сказать!
Где же твоё щебетание звонкое, свежее, прежнее,
где его взять?
С кем ты связалась, наложница, дурочка бедная,
кем же он стал?
Не улетай, существо прямокрылое,
это финал.
Τερψιχόρα

Черты грубы и неумелы,
как будто делал ученик,
но тела, ветреного тела
неподражаемый язык.

Пляши, безмолвная подруга,
не узнаваема никем.
Ни имени, ни даже звука.
Я нем.
***

Закрой глаза и посмотри вокруг,
придуманный овеществится вдруг
и станет обитаемым на время.

Сомкни плотней, смотри не открывай,
пусть с грохотом уралвагон-трамвай
тебя мотает по кривому кругу.

И, вызванные в эту чехарду,
опять живые, спят в своём аду,
не открывай, пусть отдохнут немного.


***

Давай, поэзия, умри уже скорей,
не распаляй бесплодные надежды,
уста безвольно разомкни и вежды
сомкни.

Не может статься, чтобы хорошо,
всё завершится очень, очень плохо.
Влюблённость — дура лживая, эпоха
(равнодушная) и ты.

Ну, что, давай, тихонько шелестя
скорее виртуальным, чем бумажным,
а всё — чужим, беспомощно вчерашним
черновиком — перебели.


Pop-art

Сердце бедное — глупый резиновый мяч,
не скачи, не скачи.
Это детский до боли проигранный матч,
череда одинаковых неудач
и потерь, незаметных почти.

Осень если не жизни, то молодости.
Я от скуки тебя воплотил,
чтобы сладкая мука,
чтоб чёрная кровь,
чтобы не было сил, —
Ангел смерти, жеманница, пытка моя,
улыбнись мне накрашенным ртом,
а глаза, невозможные, злые глаза
на потом.


***

Год неволи сознательной, —
сытый, беспомощный год.
Пожалей себя, клерк, —
Поканючь — не везёт, не везёт.

Всю неделю бездумно
Шагай, выдавай на-гора,
Набирайся по пятницам,
Глядь, и суббота прошла.

Фантазируй о бегстве безумном
В чужую страну.
Жди зарплаты,
таись и немотствуй.
Готовься ко сну.


***

А. Алексеевой

…Как сумасшедший с бритвою в руке.
А. Тарковский

Чем же теперь оправдаешься, обормот,
за всё, чего не было, и всё, что на деле было.
Так и стоишь, озираясь, а время глядит вперёд
и улыбается страшной улыбкой дебила.

Вроде не финка, но что-то блестит в руке,
может быть, лёгкий переносной фонарик.
Капелька крови на правой твоей щеке —
ждёт не дождётся возмездия злой комарик.


***

Это большое тело, много в нём всяких штук,
за которыми глаз да глаз обязательно нужен, —
зубы и волосы, пальцы нелепых рук,
голос надтреснутый, верно, особенно голос.

Врать одинаково всем, не любить никого,
словно себя, точная, брат, наука.
Этот пустырь, прежде просто сухой водоём —
больше ни звука.