2017 №2

Дважды два

Мы пытались от скуки себя беречь —
Речи слушали, детский хор.
И еще не закончился вечер встреч,
Потянулись на школьный двор.
Побрели, узнавая и свет, и хлам
Града, сползшего с круч кремлем,
Где в известке с палатами скромный храм
Сотни лет зарастал быльем.
Нас вели по району дворы, углы
Арок, скроенных без лекал,
Чтоб в знакомый с детсада проулок мы
Завернули, а там — река.
На окраинной пустоши пес скулил.
Мальчик гипсовый дул в дуду.
Сигарета, которую я курил,
Быстро кончилась на ветру.
И уставшая мама звала домой,
И отец мне отбой кричал.
Я стоял с запрокинутой головой,
Ничего им не отвечал.


Упражнение

В кустах безымянная речка дана.
Названья не знаю — трава и трава,
В которой без паруса лодка не спрячется.
Печально здесь, но, слава Богу, не плачется.

Даны погруженье, бессмертие, мир.
С утра горемыка воскрес, наловил
Блестящих карасиков в сеть волейбольную.
Он к вечеру не умирает тем более.
Мерцанье на свемовской пленке дано.
Как будто я в прятки играю давно.
Пожухла трава, дело движется к осени.
Все чаще теперь нахожу самого себя.

Мы встретимся снова, я крикну: «Привет!»
Как спички и соль, не найдется ответ.
Захлюпает дождь, и разъедутся дачники.
Останется высохший клевер в задачнике.


Колхикум

Как тянется мысль новобранца к окурку —
Срывается знамя в зенит.
С фасада осыпалась вся штукатурка,
От ветра фрамуга звенит.

Грустят на линейке отличницы школы,
На зайчика щурится глаз.
На солнце сентябрьском избавь от мужского
И женского, Господи, нас.

Лиши нас стыда, не испытывал муку
От пекла чтоб осенью я,
Чтоб было о чем говорить нам друг другу
На лестнице с бюстом вождя.

Дождемся огня в сонном воздухе улиц,
Позора, визитов к врачу
Под взглядами наглыми местных распутниц —
«Та девка и этот, молчун».

Дождемся родительских ссор, попечений,
Скандалов, угроз пацанов.
И медленных слез у причала учебных
И легких моторных судов.


Смола

И лодка без весла, и речка, чтобы плавать,
Я плакать завязал, и узелок на память.
Уставшие сады, корзины добрых дел.
Еще я не забыл, что я сказать хотел.

Без вспышки осветит конфорки шумной пламя
Улов в густой сети и арку с голубями,
Любви короткий век, без рамки твой портрет,
Средь Вавилонских рек тьму беспросветных лет.

Пусть писем короб пуст, и полон дом печали,
Трясется мокрый куст на берегу песчаном.
Перед собой в углу лампаду держит бог.
Я так тебя люблю, как никогда не мог.

Что будут жизнь и смерть, опять боюсь, как в детстве.
Не смею врать себе, на все, прошу, ответь мне.
Сложиться, не дышать, сердечный приступ, боль
Под одеялом ждать, накрывшись с головой.

Еще одно прости, супруга, пес безухий,
Попутчица в пути, в автобусе старухи.
В предчувствии грозы над дамбой воздух сер,
Шиповника кусты, из мела пионер.


Аля куля

Нельзя куролесить, и плакать не велено.
Во тьму погрузился район.
Снег падает-падает медленно-медленно
В окне незамерзшем моем.

Со всем зоопарком оставлен за старшего —
С собакой, со свинкой своей,
Чтоб был выполненьем заданья домашнего
До вечера занят весь день.

Чтоб пел, как сиял у реки без названия,
Не слыша слова камыша.
Легко предавался воды созерцанию,
Конфетной оберткой шурша.

Как эхом дворы откликались и грозами,
Как гнулись деревья леска.
Когда в провода под гудки паровозные
С носка сдутый мяч запускал.

Чтоб солнце, играя, скользило по наледи,
Чтоб финиш физрук засекал,
Чтоб я, задремав на кушетке, без памяти
Любил мягкий ход сквозняка.

Чтоб долго трубил, огорчая и радуя,
Гуляющий лагерь отбой.
И медленно снег пританцовывал, падая
В окошке, распахнутом мной.


Состояние

Белый лед сковал лужи на отмели.
Лес хоронят без слез и обид.
И оркестр по окрестностям попурри
Неживого Шопена шумит.

Вспоминает подросток о матери.
Вспоминает о солнце зрачок.
А старик вспоминает старательно,
Помнить нужно все время о чем.

Он глядит на кусты ивы в наледи,
Хмурь сезонную, крупку проток,
Терпеливо за нитку из памяти
Страха весь потянув узелок.

Смерть, как детство, такая далекая.
Грусть причинная — вестник утрат.
Лес осенний обманывать елками
И сосною расколотой рад.


Диспансер

Сосед в тихий час выползает из рамки,
Коленки ладошками трет.
Слюною пугает и кровью из ранки
И речь, как собачку, ведет.

Зачем я ходил в детский сад спозаранку
И манку с комочками ел?
Запомнил зачем серый свет коммуналки,
И зелень, и сурик, и мел?

Что в складках известки мы прятали с мамой,
Что знали — боялись сказать?
Стеснялась при людях быть бабушка старой,
А дед продолжал воевать.

Я видел, как облако движется мимо,
Как ветки дрожат из-за штор.
Наказан был дедушкой несправедливо
И заперт в чулан ни за что.

Давно отыграл гармонист тили-тили,
Невесты вернулись назад.
И маму, и бабушку похоронили
И сдали меня в интернат.

На стенах барака пустырник разросся.
Сентябрь цедит воду сквозь лес.
А дед под убогой березой погоста
Яичко вареное ест.


Восстание

Перестал быть слышен репетиции
Рокот — не читают, не поют.
Не шуршат деревья в парке птицами.
Не гремит раскатами салют.

Выйдя, смял привычно шапку пьяница.
На площадке осенью сквозит.
День проплыл, и скоро в шепот скатится
Голос, повторяющий: «Спаси».

Бог, Твои любовь и неучастие
Тяжелее, чем свободы крест.
Дай апрель, безденежное счастье мне.
Дай любому облако и лес.

В тихий час о радости не спрашивай —
Я печаль читаю между строк.
Разбуди вожатого уставшего,
Детский целлофановый хлопок.


Отъезд

Прости-прощай пустых карманов крошево,
Осенних дезертиров косяки,
Охотничьи угодья краснокожего —
Полынь, ветрянка, донник, васильки.

По описи — пустырь, барак, околица.
И шерсти золотой разбух комок.
В последний раз для нас погода портится —
Не дождь идет, а человек продрог.

По склону расползлась заварка чайная,
Сентябрь холодный продолжает лить.
Нельзя себе позволить впасть в отчаянье
И старым языком заговорить.

Сил наберемся, чтоб на воздух выползти.
Подступит ночь, пейзаж во тьму качнув.
К ролям приступим и добьемся искренности
Безвольным повтореньем: «Почему?»


Сислей

Не мог отдышаться и лег на песок.
Ракушка и дерево наискосок.
Под шум волн неровных, продольных
Заполз муравей на ладонь мне.

Лесок выгорал средь травы и камней.
И солнце темнело все ближе ко мне,
Сходила на нет его ярость.
И дерева тень удлинялась.

Я шел вслед за тенью. Веранду, и стул
Плетеный, и дачу увидел, листву
Куста у ограды раздвинув.
И сам я явил себя миру.

Растрепанный мальчик, костлявый, худой.
Обрюзгший, беззубый старик с бородой.
И мать, отпуск взявшая ради
Меня. И отец на веранде.

В который из дней, что, как лес, далеки,
Себя представляя, лежу у реки?
С волнением жду переправу,
И детство, и папу, и маму?


Последний сентябрь

Он по субботам ловит лист в прицел,
Пережидает ливни на крыльце.
Прислушивается к словам за дверью,
Теряя время, совесть и терпенье.

В пространстве с кулачок величиной
Пивком живет Адам и ветчиной,
Программой «Время» о конце эпохи,
Тоской, воспоминанием о Боге.

Где хор притих, устал незваный гость.
На плоскости алтарь, творенье — холст.
Заляпаны и лес, и речка кровью,
Где храм — одно сплошное Подмосковье.

Река, река, а лес — пушистый мох,
На землю глядя с высоты, как Бог,
Я наблюдаю точки электричек
И светлячков в коробках из-под спичек.


Суббота

Желательно, конечно, чтоб река,
Еще песчаный пляж, пустынный берег.
Чтоб след инверсионный пролегал
Над кем-то, кто в кустах оставил велик.

В бору сосновом солнце, рыжий гусь.
Смола течет куда? — скажи на милость.
И тишина, и слово будут пусть,
Чтоб время, как парашютист, спустилось.

В деревне у дороги хор продрог…
Чтоб патефон, как змей, шипел упорно.
Состава проносящегося вздох
Сметает тополей листву с платформы.

На снимке лист оставшийся зернит.
Обрадовать землю в овраге нечем..
Клуб дыма поднимается в зенит,
Он помнит дом и пахнет старой вещью.

От сладкой гари скорбно на душе.
Считаешь дни и чувствуешь усталость.
В вагоне, разогнавшемся уже,
Осознаешь, как мало их осталось.