2017 №2

Поэма о Времени

Я живу то с минутной, то с секундной стрелкой. Значит, я изменяю часам. А когда я живу с часами, изменяю суткам. И это уже серьёзное нарушение хронологического этикета, не так ли?
Время превращается в звёздный песок, который падает метеоритным дождём на землю. В лужах отражаются старики, видят себя безусыми юнцами и улыбаются. Они, подружившись с Вечностью, сделались волшебниками минут. И видят не дерево у дороги, а как оно меняется, от ростка до сложной ветвистой конструкции, как при замедленной съёмке.
Мы целовались с тобой вчера. И я ревную тебя ко вчерашнему дню, если мы не поцелуемся в дне сегодняшнем. Так давай же целоваться всегда, не замечая времени. Его неумолимого воздействия на всё окружающее.
Ты красишь губы по утрам, как ставишь метки на дереве. 30 000 меток, и жизнь прошла… О, эта красная буква «О», когда ты услышала об этом!
Но если бы секунды не переходили в минуты, а те — в часы, каждое действие длилось бы до бесконечности. Ты вышла бы из дома и шла, шла, шла, а я бы смотрел и смотрел на тебя из окошка.
Время необходимо, поскольку оно сортирует наши дела. Ставит на них пометку — число, месяц и год и размещает в поисковой системе «Яндекс». А вдруг наши дела кому-нибудь понадобятся?
Я сплю на циферблате из звёзд, где цифры — знаки Зодиака. И мне снятся события, которые происходят в другой галактике, в её спиралевидных коридорах.
Я, как многостаночник, обслуживаю сразу три станка: прошлое, настоящее и будущее.
Я просыпаюсь в других мирах, когда засыпаю. Миры благосклонны ко мне, поскольку знают: однажды, проснувшись навсегда, я получу их гражданство.
С понятием времени возникает множество проблем, но без них жизнь невозможна. Утром солнце вкладывает в нас свои фотоны, как патроны. Иди и стреляйся с людьми, журнальными статьями и тротуарами. Обмен солнечной любовью.
Иногда, устав от работы, ты держишь время за щекою, как леденец. Ты ласкаешь его язычком, и время начинает таять, становясь тобою.
С утра идёт снег, густой и неторопливый. И каждая снежинка поблёскивает на свету своей геометрической структурой. Просто на небе ремонтируют часы, заменяют старые шестерёнки на новые.
Продукты новейших технологий — компьютеры, смартфоны и айфоны, сверкая пластмассой корпусов, становятся прошлым, а мечты поэтов — будущим. Потому что время в этом случае движется в двух противоположных направлениях, как машины на автотрассе.
Будущее зависит от нас самих. И какими должны быть наши мечты, чтобы в будущем не существовало криминальных структур, лживых президентов и борьбы за золото, вызванной желанием остановить время? Да, стрелки часов можно сделать золотыми, но время с их помощью не остановишь.
Можно заполнять время не количеством, а качеством. Мечта — это дырка в пространственно-временном веществе. Когда люди уйдут в интернет, в его электронные структуры, Земля вздохнёт своими нефтяными болотами. И пригласит из параллельных миров тех, кого мы по привычке зовём небожителями. Они восстановят планетную ДНК, порядком испорченную генетиками, заменят самолетостроение телепортацией, а электронную связь — телепатической. И приложат все усилия к тому, чтобы время превращалось в культурные ценности, а не в золото.
А мы с тобой пишем с утра картины, создавая с их помощью религию Красоты. Религию падающего снега и высоких Алтайских гор, которые послужат алтарём для будущего человечества.


Влюблённая берёза

Можно рисовать на спинах прохожих, если ты художник. Конечно, глазами и ни в коем случае не мелом или углём. И если уж рисовать, то только хорошее. Цветы и бабочек на лугу, можно солнце. Я люблю разговаривать с незнакомыми прохожими своими рисунками.
Вот, рисую на спине солнце, и прохожий замечает:
— Как тепло!
Рисую ветку сирени, и прохожий улыбается. И спрашивает себя:
— А не влюбиться ли мне в берёзу, растущую под моим окном?
— А почему бы и нет? — поддакиваю я ему и рисую сердечко.
Дальше — непонятное беспокойство… И я бегу к берёзе, отмеченной знаками любви, посмотреть, как та поживает.
Дома — в основном «хрущёвки» — проплывают мимо, как корабли. Повсюду сугробы, голые ветки, ожидание весны. А та берёза распустила свои листочки и ждёт чирики воробьёв, чтобы сыграть свадьбу с пролетающим облаком!
Внутренний голос просит меня отвернуться. И я отворачиваюсь, как в бане, в которой плавает в облаках пара обнажённая женщина. А берёза уже пишет на моей спине:
— Здравствуй, человек! Приходи завтра на мою свадьбу. И не забудь захватить с собою весну и своё творчество. Пускай весна приноравливается к ускорению прогресса природы, к магии любящих деревьев!


Антарктида

Я увидел в пустыне Гоби, до которой добирался из своей алтайской деревушки 7 недель, корабль. Он лежал на боку и грелся на солнце, как пляжник.
— Чего ты тут делаешь, корабль, без воды и без дельфинов, выпрыгивающих утром из воды, чтобы поздороваться с солнцем?
— Я плыву в своих снах в сторону Антарктиды, — ответил мне корабль, и паруса на его мачтах вздрогнули от радости.
— Ха-ха! — засмеялся я и лёг рядом. — В таком случае, я — твоя шлюпка. И, работая руками, как вёслами, плыву следом за тобой!
— Ты не плывёшь, — ответил корабль, — а ёрничаешь, поскольку лишён чувства доверия и видишь только настоящее!
И корабль заскрипел своими деревянными рёбрами, пытаясь повернуться на другой бок.
— В таком случае дай мне воды, которую ты видишь, и покажи бурю, которая качает тебя, как поплавок!
— Залезай в мои сны, как в трюм, — предложил корабль, — и поплывём в Антарктиду вместе!
И тут я подумал о том, стоит ли продолжать разговор? Тот же нереальный мир, интернет, глюконавтика. А вокруг на сотни километров — пустыня. И она видит сон, в котором я разговариваю с кораблём!
На обратном пути, лёжа в спальном мешке, я смотрел на звёзды. Они были большими, как конский глаз, и перемигивались между собою. А где-то в Индии спал Далай Лама и видел, быть может, в своём сне мировую духовную революцию. Рядом с моим алтайским домом, за Теректинским хребтом, спал в своей резиденции Путин и видел евроазиатскую Россию. Бог, сотворивший эту планету, видел её покрытой яблоневыми садами, над которыми летали люди, ставшие ангелами. И каждый житель планеты, спавший в этот час, что-нибудь видел. Новые вещи, например, которые вносят в его дом, или любимых женщин. Арабы видели руины на том месте, где ныне находится Белый Дом, а президент Америки Обама видел Сибирь и в ней города, носившие сплошь американские названия.
— И что мне приснится этой ночью? — подумал я с тревогой.
Во сне я увидел великана, стоявшего возле корабля. Великан отнёс его к океану и бережно спустил с ладони. Плыви куда хочешь, деревянный верблюд!
Когда я вернулся в свою алтайскую деревушку, меня встретил воробьиный грай. И первое, что я увидел по телевизору, была новость о том, что возле берегов Антарктиды обнаружен корабль. Неизвестно кому принадлежащий, с колючками из пустыни Гоби на борту.


Свеча и солнце

Зачем зажигать свечу, если светит солнце?
Но это твоя, пускай и маленькая свеча. Она смешна в своей детской незавершённости, она не отгоняет даже тени с лица, но в её округлом животе живут прообразы будущего.
Вот мама, раздвигая руками солнечные лучи, как жалюзи, глядит на меня и улыбается. Она ещё не родилась в моей свече, но скоро родится.
Вот старший брат проплывает на облаке, играя на скрипке. Смычок уже пахнет сосновой смолой — скоро и брат мой родится.
Вот мои деды и прадеды, знакомые и друзья. Они сидят на фитиле, как на дереве, среди пожара листьев. Между нами лишь плазма и больше ничего. Плазма иного существования.
— Вы тоже видите меня? — спрашиваю я, затаив дыхание.
Сидящие дружно кивают головами. И я вижу себя самого, отраженного в их глазах пером жар-птицы.
Я думаю, Диоген, когда зажигал на солнце свечу, не искал идеального человека. Он искал друзей, убежавших от его резких фраз в поле, в душистую солому. И солома загоралась от поднесённой Диогеном свечи, а друзья разбегались ещё дальше, черней трубочиста.
Вот Александр Македонский у ночного костра. Он слышит музыку сфер, которые вращаются, подчинённые одному центру. И учит огнём города основам македонской гармонии.
Я думаю, свечи в христианских церквях не чувствуют себя одинокими. Возле них и прихожане начинают светиться. И выходят на улицу, и чувствуют солнечные лучи, как ребятню, катящую с пригорка обручи веселья.
Так зажигайте свои свечи в солнечный день. Красные, жёлтые, голубые — огню всё равно. Лишь бы по ту сторону свечи вас ждали добрые дела, вами совершённые.
А солнце прячется за высокие горы, как охотник. Оно хочет выстрелить в тебя лучом, но боится. А вдруг и ты стал уже бессмертным?

Стихи-младенцы

Как чувствуешь порою взгляд человека, идущего следом за тобой, так чувствуешь и взгляд стихов, только что записанных тобою в компьютер. Они, как младенцы, пришедшие в этот мир, внимательно изучают своего родителя...
К какой категории существ он относится?
Сколько у него рук и ног?
Чем в этом мире занимается?
И так далее.

Рифма

Что-то вроде ускорителя, помещенного на конце строки, или старухи сводницы, опытной настолько, что готова поженить соловья — с деревом, богатого лысаря — с красавицей и любовь — с морковью.
Рифма является семенем для ростка, имя которому — аллитерация. Музыка, заключенная в рифме, разливается по всему двустишью, превращая его в сонату, исполненную без помощи музыкальных инструментов. Чувствуя себя второстепенной, мысль покидает такое произведение, прихватив с собой здравый смысл и кучу намечавшихся возможностей.
Но если рифма устранена, здравый смысл торжествует. Он приобретает благодатную почву для своего произрастания, видоизменяясь и ветвясь, превращаясь порой в полезную людям философию.
Так, между двумя крайностями — музыкой с одной стороны и философией с другой — и поживает госпожа рифма, оберегая строку стихотворения от пагубного влияния обеих.

Завещание

Похороните меня в слове, когда я умру. В простом русском слове, ничем не отличающемся от других слов. Разве что внутренним теплом и внешней горечью… Если вы наблюдали, как распускается весной тополиная почка, вы поймёте, о чём я говорю.
К слову, ставшему моим последним пристанищем, станут приходить восклицательные знаки и дубасить в него, как в барабан. «Есть ли там кто?» — спросят восклицательные знаки. И я отвечу им с улыбкой: «Аз есмь!»
А в вышине, под стать вышине поэтического вдохновения, будут пролетать облака. В лесу, образованном из суффиксов и падежей, будут скакать завсегдатаи моих черновиков — орфографические ошибки. И я, научившийся понимать эту жизнь глубже, буду любить их так же, как точки и запятые, расставленные в нужных местах.
Считайте эту запись моим завещанием, друзья. Похороните меня под буквами, как под камнями древнерусского кургана. В простом русском слове, мало чем отличающемся от других. И пусть моим последним пристанищем станет слово «любовь».