новости

В журнале "Урал" много лет существует рубрика "Драматургия", в которой появляются самые яркие драматургические тексты современности. Здесь впервые были опубликованы "Пластилин" и "Волчок" Василия Сигарева и многие другие талантливые пьесы представителей уральской школы драматургии и не только.
В 2011 году министерством культуры Свердловской области совместно с редакцией журнала "Урал" была основана книжная серия "Уральская школа драматургии". За два года редакция выпустила 4 тома серии: "Дембельский поезд" Александра Архипова, "Замочная скважина" и "Жить" Василия Сигарева и "Русская народная почта" Олега Богаева.
Об этой книге, о театре, о жизни и смерти читайте в интервью главного редактора журнала "Урал".
  
Пять вечеров с драматургом Олегом Богаевым
беседовала Надежда Колтышева

НК. Олег, мы с тобой познакомилась в 1998 году, когда я поступила на курс Н. Коляды в ЕГТИ, а ты его только закончил. Ты тогда уже был самым известным из учеников, одним из самых модных молодых драматургов, в твоей пьесе «Русская народная почта» играл Олег Табаков, ты давно был лауреатом «Антибукера». И тем не менее книга, которая вышла в конце 2012 г., первая. Когда ты написал первую пьесу?

ОБ. Да-а… 1998 год. Сейчас кажется, что это было в совсем другой жизни. Кажется, что успех обрушился на меня внезапно и очень неожиданно. На самом деле, от момента, когда я всерьез стал сочинять пьесы до признания пьесы «Русская народная почта» прошло четыре года. Четыре года, кажется, это немного, но для молодого человека, который лестными отзывами по поводу его пьес был обнадежен, ожидание признания было травматично. Четыре года, когда ты молод, амбициозен, считаешь себя гением, а твои пьесы никто не ставит, поговорили и забыли… Я вообще собирался тогда завязывать с драматургией, так как отдача была нулевая… Говорили хорошие слова, и до свиданья… Наставник Коляда говорил: «Терпи и жди, успех придет», а он никак не приходил, этот дурацкий успех. Меня злило, что люди пишут скучные, глупые пьесы, их ставят в театрах, а меня такого хорошего – нет!!! Потом, когда пьеса «Русская народная почта» совершенно неожиданно для меня стала востребованной в Москве – все и началось. Стали ставить в театрах даже не очень удачные мои пьесы. А пьесы я серьезно стал писать в 1993 году, когда поступил в театральный институт (серьезно – это когда дело абсолютно тебя поглощает). Я работал в театре, а ночами в коммуналке писал пьесы, денег катастрофически не хватало. Написав пьесу «Сансара», я получил первый раз в жизни гонорар, купил очень хорошие очки и на оставшиеся деньги – словарь мифологии. Очки я разбил спустя неделю, а словарь и пьеса остались.

НК. Получается, что драматург вынужден быть очень терпеливым человеком. Между написанием пьесы и моментом, когда её кто-то заметил, может пройти много лет. Что уж говорить о выходе целой книги пьес. 18 лет её ждала русская литература. В книгу вошло 13 пьес. Почему именно эти пьесы были выбраны для книги? Кстати, сколько у тебя пьес всего?

ОБ. Драматургия – это «недолитература», и то, что я положил на нее лучшие 20 лет жизни – это умышленный эскапизм. Следовало писать и прозу, а я уперся в пьесы рогами. Какие-то вещи в пьесе сделать просто невозможно, они могут быть сделаны только в прозе. Конечно, то, что можно сделать в пьесе, нельзя сделать в прозе (в пьесе – жизнь здесь и сейчас на твоих глазах), но возможности прозы намного шире. Это как сравнивать воду в чугунной ванне и воду в реке. В ванне всегда то, что ты включил (зритель, актер, театр), а в реке все непредсказуемо (случайная рыба, рябь от внезапного порыва ветра и т.д.) Пьеса – здесь и сейчас, в этом ее главный эффект живого присутствия, но и недостаток, я всегда переживал из-за «социальности» пьесы как явления, но ничего с этим не поделаешь. Настоящее всегда социально. Прошлое метафорично. Будущее – метафизично. Метафора и метафизика – суть прозы и поэзии. Социальность – суть любой пьесы. «Гамлет» – социальная пьеса, «Король Лир» – тем более. Не говоря о «Вишневом саде» и «Чайке». Везде автор решает социальные вопросы.  
Начинать прозу писать в 40 с лишним лет поздно, да и смешно. Вот я не умею до сих пор плавать и уже никогда не научусь, т.к. когда летом я вхожу в воду и пытаюсь учиться на глазах удивленных детей – это стыдно и нелепо («Дядя сошел с ума!»).  Весь этот длинный абзац родился у меня из-за твоей фразы, что мою книгу ждала русская литература. Конечно, не ждала, да и на фиг я ей нужен со своей ванной (даже не чугунной, а пластмассовой, в которой стирают белье).
В книге 13 пьес. Просто я выбрал лучшее, что, мне кажется, получилось. И в общем, они все востребованы театрами. Когда драматург раздувает щеки и говорит о своей востребованности – не верь. Современного автора играют не так часто, в год постановок восемь-десять. В принципе, это нормально. У меня есть тетрадка, куда я много лет записываю все постановки (города, названия театров), это как дневник Робинзона Крузо – ты совершенно одинок, а вокруг бушует океан театра, актеров, амбиций, тщеславия, премий… Изредка на мой остров заплывал туземец-людоед с соседнего острова (это какой-нибудь выдающийся, как он думает о себе, режиссер).
Всего я написал 32 пьесы. Сохранилась 21. Остальные исчезли. Я не мистифицирую, это так и есть. Я писал очередную пьесу, решал текущую художественную задачу и забывал о ней, сочинял дальше другое. Драматургу всегда интересно то, что он пишет в реальном времени. А если уже не пишет, как я, то остается обрабатывать напильником уже написанное. Так появилась эта книга. Сейчас я хорошо понял Врубеля, который приходил на выставку, и на глазах изумленной публики дописывал картину. Он не был сумасшедшим, он был совестливым, т.к. нельзя выдавать за совершенное то, что не закончено. А сам факт постановки пьесы на сцене со зрителями как бы говорит – пьеса совершенна. Но это не так. Почти всегда то, что мы видим в тексте, далеко от того, что задумал драматург, и любой драматург это понимает, если он не дурак полный.

НК. Все 13 пьес в книге – комедии. Давай их перечислим. "Сансара". Первая твоя пьеса. Я помню, её очень любил Вася Сигарев. "Русская народная почта" - хит, по которому и книга названа. И хоть я тут не оригинальна, но всё равно не удержусь, скажу, что вот это моя любимая пьеса. А у тебя, кстати, какая любимая?

ОБ. «Сансара». Там буквально восстановлены портреты моих близких людей. Больше я так не делал, должно быть расстояние между вымыслом и настоящей жизнью. Это ненормально, когда я сидел в зале и видел на сцене не актеров, а близких умерших людей. Эта пьеса могла стать моей первой попыткой режиссуры, много лет назад я пробовал репетировать со старой актрисой свердловской драмы Аллой Сморавской. Ее все считали сумасшедшей. После первой читки она зарыдала и стала рассказывать всю свою несчастную жизнь. Ужасная профессия актера, дикая, неуютная, патологичная…

НК. А у драматурга? Вот пьеса "Мёртвые уши". Правда, что после написания этой пьесы у тебя случились проблемы с ушами?

ОБ. Да. Лабиринтит. Болезнь Бетховена. Чудо спасло, точнее Табаков, определивший меня в 1 городскую больницу на Кропоткинской, где меня удачно прооперировали. А мог сыграть в ящик. У меня жизнь делится на два этапа: до этого события и после.

НК. Продолжаем пьесы перечислять. "Великая Китайская стена", "Страшный суп". Эту пьесу ты в Германии написал. Я отлично помню, как ты вернулся из замка Schloss Solitude и принёс на занятие эту пьесу. И мы её читали и очень смеялись. Ты говорил, Андрей Панин хотел фильм по ней снять?

ОБ. Андрей позвонил мне в 2000 году, когда еще работал во МХАТе. Хотел делать спектакль на малой сцене. Потом он ушел из театра вследствие какого-то конфликта, и работа не состоялась. Он хотел делать фильм, но мы не договорились о переделках пьесы в сценарий. Он объяснял, что внутри текста есть проблемы, а я не соглашался. Спустя годы, я стал делать эту книгу пьес, и выправил «Суп» действительно, как надо. Но Панина больше нет.

НК. А ведь Панин не единственный, кто хотел экранизировать твои пьесы. Владимир Мирзоев снял телефильм «Русская народная почта» с Михаилом Ульяновым в главной роли. Ещё какие-то предложения были?

ОБ. Роман с кино неудачный. Предложения появляются, но дальше аванса не идет. Единственное, что реально произошло до разумного завершения – это «Золото» свердловской киностудии с Безруковым в главной роли, но там Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк, а не я. Техническая работа адаптации классики в сценарий. Я, в общем-то, по поводу кино не комплексую. Но жаль, что я не могу как режиссер сделать анимационный фильм «Русская народная почта», я знаю, как это сделать.

НК. Ну давай закончим пьесы перечислять, а то никогда не закончим. «Резиновый принц». В ней Лолита Милявская играла. "Башмачкин". В нашем театре кукол спектакль поставлен. В роли Башмачкина – Олег Ягодин, во всех остальных ролях – куклы. «Тридцать три счастья» ты сам как режиссёр ставил в «Театроне». «Тайное общество велосипедистов». Это когда вся семья внезапно забеременела – и мама, и папа, и дочка, и бабушка, и дедушка. "Марьино поле", «Dawn-way»",  "Шпильки", «Вишнёвый ад Станиславского». Идея этой пьесы, насколько я помню, возникла из газетной статьи о том, как труппа одного московского театра «съела» очередного режиссёра. И ты решил, так сказать, буквализировать метафору. У тебя там вроде по-настоящему актёры режиссёра съедают? При помощи вилок и ножей?

ОБ. Конечно! Театр – жуткое место. Режиссеры – людоеды, зрители – дикие звери, а актеры – всегда жертвы. Театр – это место, где наивные иллюзии легко соседствуют с запредельной жестокостью и цинизмом. Но в театре есть удивительные и необъяснимые секунды счастья, ради которых все это существует.  

НК. А теперь вернёмся к твоему ответу на вопрос про терпение драматурга. Меня удивила фраза: «А если уже не пишет, как я». Как это? Месяца не прошло, как я прочитала твою новую, очень хорошую пьесу «Пикассо". Расскажи о ней немного, пожалуйста, её  нескоро люди прочитают.

ОБ. Все знают Пикассо. Все знают, что он великий художник. А вспомнить его картины может не каждый. Ну «Девочка на шаре», «Герника», и все. А художник действительно выдающийся, но при этом совершенно не состоявшийся человек. Как мужчина, как друг, как отец… Выдающийся художник и несостоявшийся человек.  В 20 веке это постоянно происходит и в 21-м. Исключений невероятно мало. Чаплин, например. Это такая тенденция нашего времени, художник делает свое искусство важнее жизни и перестает жить. Это как приковать себя наручниками к буферу вагона, ключ проглотить, и вдруг поезд тронулся. В старости перед смертью Пикассо много думал об этом.

НК. Олег, твой любимый Н.В. Гоголь сказал: «Драма живёт только на сцене». Но вот появляется книга пьес. Что-то меняется в жизни и без того известного во многих странах мира драматурга?

ОБ. Многое изменилось. Оказалось, интерес к тому, что я делаю, больше, чем я предполагал. Честно скажу, я совершенно не ожидал, что моя книга будет пользоваться таким спросом. Например, пришла заявка из Мельбурна (Австралия), человек хочет купить мою книгу через интернет, а живет в штате Виктория. Или, что совсем меня обескуражило – третий покупатель книги с обратным адресом: КНДР (Корейская народная демократическая республика), Пхеньян, улица Пхёнан-Намдо, театральная школа имени Ко Ён Хи…  Я – абсолютно серьезно.
Книга оказалась для меня чрезвычайно важным событием. Я в целом взглянул на то, что сделал за 20 лет. Это как взлететь над собственным домом и взглянуть сверху. В пьесах я оказался менее компромиссен, чем в жизни.

НК. Эта книга вышла благодаря нашему министерству культуры. И в первую очередь – Алексею Бадаеву, который возглавял в то время министерство, придумал серию «Уральская школа драматургии» и приложил все усилия, чтобы идея воплотилась в жизнь. Будет ли серия продолжена?

ОБ. Нет. К огромному сожалению. Серия могла иметь замечательное продолжение. Был составлен план книгоизданий, заключены соглашения с авторами: Я. Пулинович, Е. Васильевой и др. Алексей Бадаев – автор идеи. Осуществлять проект без него – неэтично да и непорядочно. Хотя я понимаю, в наше время «полуправд» и «выборочной принципиальности» мои слова выглядят анахронизмом. Скажут – успел же ты сделать себе книжку, теперь и проект прикрыть можно! Конечно, исходя из логики нашего циничного времени, это может выглядеть и так. Нет, я хочу быть честным перед собой и Бадаевым. Он ушел, и «ушла» идея вместе с ним.
НК. Действительно жалко. Ведь одно дело опубликоваться в коллективном сборнике, другое – иметь собственную книгу. Если, конечно, написал достаточно хороших пьес, чтобы получилась книга.

ОБ. Да, Н.В. Коляда до сих пор выпускает сборники пьес, где публикует лучших своих учеников. Он делает невероятно важное дело! Но ключевое слово – «сборники», это как борщ. Борщ может быть очень вкусным, но из-за обилия «драматургического» продукта сложно почувствовать «вкус» отдельного автора. Как правило, в сборниках чего-то больше, чего-то меньше, и это пристрастия повара, в данном случае «повара» Николая Владимировича. Суть же серии «Уральской школы драматургии» была в том, чтобы крупным планам показать творчество востребованного театром или кино автора. Я же, если честно, не люблю борщ, он красный, как кровь.

НК. Почти три года ты являешься главным редактором журнала «Урал». Как это сказалось на твоей основной деятельности?

ОБ. Раньше я был просто Олегом Богаевым, который пишет пьесы, теперь я главный редактор, который пишет пьесы. Каждая твоя ошибка в драматургии оборачивается колким замечанием графомана: «Вот, меня не напечатали, а сами такую ерунду написали». А если серьезно, возглавлять «Урал» – дело очень ответственное, это как быть в ответе за тех, кого напечатали.

НК. Напоследок я ещё раз хочу тебя поздравить с выходом первой книги! Желаю, чтобы у неё было много читателей в России, а то Пхеньян как скупит весь тираж. Чтобы тетрадка со сведениями о постановках быстро закончилась, и ты бы начал новую.
ОБ. Спасибо.
НК. А ещё чтобы ты больше писал, причём не прозу (прозу вон пусть Андрей Ильенков пишет), а именно пьесы. Потому что настоящий драматург – это большая редкость. А ты самый настоящий драматург и есть.